В центре комнаты груда коробок. На самом деле где-то под этой грудой прячется круглый стол. но его не видно. Второй день складываем в коробки книги, распутываем провода трёх компов, сортируем одежду на моё и васькино.
- Нет, и футболки не оставляй, - говорит подруга, вытаскивая у меня из рук футболку, которую Базиль, похоже, один раз надел - и вместо стирки сунул в шкаф. У неё не то, чтобы его запах - призрак запаха.
- Гитары можешь оставить, - говорит она.
Гитары, пожалуй, оставлю.
Невскрытые сигаретные пачки и пачки табака, трубки, электронные сигареты, фонарики, часы, невозможное какое-то количество телефонов, россыпи флешек, жвачка, леденцы, витамины, таблетки, нераспакованная зубная щётка из поезда, щётка для волос с запутавшимися седыми волосами, листки с какими-то от руки рисованными схемами, подписанными почти печатным почерком - он его долго вырабатывал, потому что школьный почерк у него был красивый, как руны у Толкиена и совершенно нечитаемый.
Под горячую руку выбросила и его посадочный талон из Праги. Ну выбросила и выбросила, хранить теперь, что ли. а что я нашла его, вернувшись из Питера с сорока дней, на своей подушке - так свою роль он уже сыграл. - Он же тебе ясно сказал, - говорят подруги, - долетел, всё нормально, кончай реветь.
Переклею обои, побелю потолок, передвину всю мебель, сделаю комнату, в которой прежняя я никогда не жила.